Судьба по контракту - Страница 46

— Чего тебе?

— А, — Ильм подошёл поближе, — я хотел…

— На продажу ничего нет, — отрезал кузнец, — проходи мимо, добрый человек. Не мешай.

— Олаф, ты меня не узнал?

— Не узнал и знать не хочу. Уходи.

— Я Ильм. Помнишь, давно я у Хонва жил в лесу. Здесь, в Вешках, частенько бывал…

— Точно, точно. Вот теперь, кажется, припоминаю, — лицо кузнеца помрачнело, — тогда и подавно проваливай с моего двора. И поживее. Пока по-хорошему прошу. Не доводи до греха.

— Олаф, погоди.

— Нечего мне ждать, — кузнец ткнул утвердительно пальцем, в его сторону, — ты поганый служка, этого проклятого чернокнижника Хонфа, да жариться ему вечно у Единого на вертеле. Пошёл вон, погань.

Ильм проглотил оскорбление и заставил себя сдержаться. Настрой кузнеца был ему вполне понятен.

— Я не погань и не служка. И не ученик. Я давно уже мастер, почтенный, — сухо отчеканил Ильм и снял перчатку, — вот знак, сам знаешь, что это такое.

— Знаю, знаю, — криво усмехнулся Олаф, и усмешка эта не обещала ничего хорошего, — последний раз по-хорошему прошу уходи, ты, кладбищенское отродье.

— Я помочь пришёл. До ваших с Хонвом размолвок мне дела нет. Гарт меня попросил.

Кузнец моментально сник, обмяк, словно из него разом спустили воздух.

— Помочь? Гарт?

— Да, помочь. Заметь, мы теряем время: моё и твоей дочери. Последнее сейчас особенно ценно.

Олаф простоял некоторое время в полном оцепенении. Ильм терпеливо ждал, отчетливо представляя, какой кавардак творится в душе у кузнеца. Наверняка в мыслях уже похоронил свою кровиночку. Наконец физиономия кузнечных дел мастера приобрела осмысленное выражение.

— Пойдем, — кузнец снял кожаный фартук и мигом облачился в куртку, — а ты чего там замер, урод?

Подмастерье испуганно прижался к стене.

— Смотри, погаснет горн, как в прошлый раз, я тебя на части порубаю, и тобой буду растапливать…

Дом, в котором жила семья кузнеца, оказался, большим и уютным. На всем лежал отпечаток трудолюбивых женских рук, и придраться в нем было не к чему. Чисто прибранные комнаты. Аккуратно белёная печь. Пусть дешёвенькие, но ковры на полу. Занавески из грубой ткани на окнах. Цветы в щербатом кувшине на подоконнике.

— Так и живём, — словно угадав мысли Ильма, чуть обернувшись, бросил Олаф, — всё жена моя старается, и… дочка.

Он откинул полог, и некромант оказался в небольшой каморке. Посередине ее на простой кровати лежала девушка. Вокруг на табуретках сидели несколько женщин. Одну из них с замученным лицом и потерянным взглядом, Ильм сразу определил как мать. Все остальные вид имели сострадательный, но не более того. Надо полагать подружки жены кузнеца. Зашли повздыхать за компанию, и свое любопытство удовлетворить. По большому счету дела ему до всех их не было совершенно никакого. Захотят присутствовать, пусть присутствуют. Лишь бы дело делать не мешали.

Ильм присмотрелся к больной. Да, скверно… Дыхание частое и тяжёлое, скулы запали, глаза закрыты. Похоже, в беспамятстве девушка, но помочь, кажется еще не поздно.

— Кого ты опять привёл? — вскинулась на кузнеца заплаканная женщина.

— Успокойся, баба, — буркнул Олаф, — врачевать дочку надобно, а не слёзы лить.

— Вот этот будет лечить? Чем интересно? Мечом своим? Да кто он такой вообще? Откуда взялся?

— Уймись, дура. Я смотрю, ты совсем голову потеряла. Маг это, странствующий, — Олаф дипломатично упустил некоторые не нужные сейчас подробности.

— Не дам. Какой из него маг. Проходимец, небось, с большой дороги.

— А я говорю маг. Я здесь хозяин. Как решил, так и будет. Давай Ильм, начинай. Неча этот курятник слушать.

Женщина вскочила с табурета и перегородила грудью дорогу.

— А я говорю, не дам.

— Молчать, — кузнец грозно сверкнул глазами, — пошла вон, коли не соображаешь совсем, и вертихвостки пусть с тобой вымётываются…

Женщина прожгла Олафа горящим взглядом, гордо вскинула подбородок и молча вышла. Подружки, шурша юбками и испуганно поглядывая на Ильма, потянулись вслед.

Некромант невесело ухмыльнулся. Какая благодатная почва для завтрашних сплетен.

— Ну вот, — кузнец сокрушенно развел руками, — что за жизнь! Теперь дуться будет неделю. А как было иначе? Эх, семь бед, один ответ… Ты давай, пользуй…

Ильм провёл ладонью надо лбом и грудью девушки. Постоял задумчиво некоторое время, потом приподнял веки, посмотрел в воспаленные глаза… Ничего страшного. Обычная тяжелая простуда. Кажется, в дорожной сумке была пара склянок с лекарством. Где-то на самом дне. Лишь бы пробки с пузырьков не соскочили по закону подлости. Здесь он такие смеси приготовить не сможет.

— Ладно, Олаф. По-моему, не всё здесь так безнадёжно.

— Ой, да ты только помоги, да я…, да мы… да мне…

Ильм вышел из каморки и подошел к столу.

— Олаф, можно я сумку дорожную на стол положу?

— Че спрашиваешь? — кузнец одним движением скинул в сторону, украшенную незатейливым зеленоватым узором скатерть, — будь как дома. Может чего еще надобно? Ты только скажи.

— Пока нет.

Ильм безжалостно вытряхнул из сумки все содержимое и озадаченно присвистнул. Походная сума некроманта была невелика, но, к сожалению, очень редко подвергалась тщательной ревизии. Чего только не вывалилось из нее на сколоченный из гладко обструганных досок стол… Какое-то тряпье, мятые листки бумаги, пустые и полные пузырьки, флакончики без надписей, несколько серебряных инструментов для работы в анатомическом театре и прочая мелкая ерунда.